Каковы ваши впечатления о каждом из героев
Петрунина, на наш взгляд, слишком категорична. Aigul Kuzubayeva Азадовского «Пушкин и фольклор» Хью Макдональд считает, что во французской опере никогда ранее не было такой роковой женщины , как Кармен, а вне Франции «потомками» можно считать Саломею из оперы Рихарда Штрауса и Лулу из оперы Альбана Берга [29].
Наверное, русского человека вряд ли что-то может остановить, если он поставит перед собой новую цель. А поморы так и пришли на эти суровые беломорские берега. Настолько реалистично, используя метафоры, Вы передаете зимний пейзаж.
Персонификация — любимый Ваш прием при описании поморской природы. Мне почему-то думается, что исконные поморы так и относились к природе как к живому существу? Такое же отношение у них и вечному своему соседу - морю. Сам я видел, как и нынешний помор, заходя в лес, обязательно останавливается, низко кланяется ему и говорит некие приветственные слова. Каждый - свои. Всякий местный житель в своей генетической памяти хранит повадки своих предков, которые очень уважительно относились к морю и лесу.
Тут для них кров, и прибежище, и пища. Здесь для него дрова для очага, дичь, рыбинка и животинка, чтобы накормить семью, ребятишек, грибы, да ягоды… Здесь основа его жизни.
У этих живых организмов — у моря и леса — свои законы. Те, кто приходит сюда со своими высокомерными порядками, быстро понимают: нос задирать здесь не надо. Лес, например, заставит этих гордецов долго и безуспешно блудить по каким-то кочерыгам, запутает в чащобах, изнурит человека, замучает… Потом выведет, конечно, на какую-то тропинку-дорожку, да больно далеко от жилища, в какую-нибудь глушь.
Поди потом, выкарабкивайся оттуда…. А, коли человек приходит с изначальным добром, то и лес, и море встретят и проводят его также — с тихим одобрением и заботой. Тут всё, как в Божественных предначертаниях — как ты относишься к людям, так и люди относятся к тебе!
Такие человеческие качества как гуманность, жертвенность люди приобретают, живя в лесных и поморских селениях. Но повесть «Успокойсь» - история рыси и охотника- полна драматизма и симпатии - на стороне рыси и ее детеныша. Как же в природе сосуществовать человеку и животным?
К сожалению, надо признать, что внутренний мир современного человека совсем не совпадает с внутренним миром Природы и её обитателей. Люди так и не научились жить в согласии с живым миром Леса, Океана, Космоса…От этого, мне, кажется, горят леса, каждый год происходят всё более частые природные катастрофы, страшные землетрясения, жуткие наводнения, извержения всё новых вулканов…Природа мстит нам.
От этого, я в этом уверен, и неустроенность в сердцах людей, так характерная для последнего времени, и особая, тяжелая его примета — участившиеся войны. Хочу показать, как на наш Север вторглись полчища интервентов в — —е годы, как они завоевывали и грабили нашу страну. Что им удалось, а что нет? Как жил наш народ? Это интересная страница отечественной истории. Иди по этим путям, не сбивайся с них, и в твоей жизни все будет хорошо, на тебя никогда не свалится кирпич, который упал бы на тебя, если бы в сердце твоем не жила вера в Спасителя и Богородицу.
Времени всегда мало, но стараюсь заглядывать в тексты на темы православия, оставленные человечеству Федором Достоевским, Владимиром Соловьевым, Сергеем Булгаковым, Николаем Бердяевым, Павлом Флоренским, Василием Розановым… Это полезное чтение. Каково время, таковы и пророки… Христианская тематика в художественной литературе встречается не так уж часто, но все же есть довольно много примеров, когда современные литераторы с уважением и с любовью, с трогательными интонациями прикасаются к этой теме.
Постоянно, от произведения к произведению вопросы православия ставит и успешно их освещает наш современный классик Владимир Николаевич Крупин. Его рассуждения на эту тему всегда уместны и весьма полезны для современного читателя, сбитого с толку нынешними культуртрегерами, ориентирующимися на западное понимание культуры и цивилизации, совсем не вписывающимися в русское национальное самосознание.
Можно здесь упомянуть также и других православных писателей: Константина Скворцова, Михаила Попова, Юрия Лощица, Татьяну Дашкевич… Все они достойно представляют отряд писателей, стоящих в творчестве на христианских позициях. Что касается меня, то я неизменно, во всем творчестве во главу угла ставлю православное отношение к людям, к происходящим событиям, к жизни.
С этих позиций написаны все мои рассказы и повести. Иначе и быть не может: я происхожу из православной семьи. Часть моих предков были священниками. Они по всей стране служат в храмах, несут Божию правду и с амвона, и с паперти, и преуспевают во славу Божию в литературных трудах.
Назовем, например, известного всем митрополита Псковского Тихона, уже прославившегося в статусе хорошего писателя по всей стране, известны литературные имена священников Ярослава Шипова, Леонида Сафонова, Владимира Чугунова, Виктора Кузнецова… Новые поколения входящих в литературу писателей - священнослужителей уверенно занимают ведущие позиции и тем самым двигают творческие процессы в православии на более высокие уровни.
Пусть они и старомодно звучат, и не всегда созвучны последним модным изыскам литературных щеголей, я хорошо и крепко знаю: лоск модников и модниц улетучится, а прелесть изысканного слова, как старый, добрый коньяк, сохранив чудесный аромат и крепость, всегда будет радовать мир своим очарованием. Люблю и иностранную, и нашу русскую классику. Как поддерживать интерес к книге? Наше государство, к сожалению, забросило такие благостные и правильные занятия, как формирование читательского вкуса, пропаганду лучших писателей и лучших книг, рекламу книжной продукции… Читатель дезориентирован, он не знает, что ему выбрать из обилия часто низкопробной издательской продукции.
Государство словно не осознает, что только на этом оно теряет миллионы и миллионы. Павел Кренёв — известный русский писатель, секретарь Союза писателей России, лауреат всероссийских и международных литературных премий «Русские мифы», «Золотой витязь», «Русский Гофман», имени Николая Лескова, Александра Невского, Патриаршей премии им С. Аксакова за книги для детей и юношества, Арктической всероссийской премии и Премии им. Мамина-Сибиряка , автор 27 сборников повестей и рассказов, переводившихся на болгарский, польский, турецкий, эстонский и сербский языки, член жюри международных и межрегиональных литературных фестивалей.
По образованию военный журналист, юрист. Живёт в Москве. Павел Григорьевич принимал участие в прошедшей недавно в Перми и Березниках научно-практической конференции «Воспитание детей и молодёжи: ресурс общественных объединений».
Прозаик согласился ответить на вопросы сетевого издания «Медиакоммуникации Прикамья». Так называли ребёнка Поздней , рождавшегося под старость на утешение и радость родителей. В чём же была необходимость менять древнерусскую фамилию на псевдоним Кренёв? Моя фамилия отсюда. Я был вынужден придумать псевдоним Кренёв, так как, во-первых, Крень - прозвище всех моих предков по отцовской линии, оно означает на Севере витое, жилистое дерево, трудно поддающееся распиловке и обработке.
Мои предки были именно такими — жилистыми, поджарыми и крепкими, громадного роста. Во-вторых, псевдоним надо было избрать по просьбе моего руководства, так как мне предстояла возможная закордонная работа, связанная с журналистикой, в условиях, когда настоящая фамилия не рекомендовалась.
Правда, потом это не пригодилось из-за травмы позвоночника и состоявшейся тяжёлой операции, на полгода уложившей меня на койку госпиталя, когда я и написал свой первый рассказ «Первый бал Пеструхи», превратившись из успешного журналиста в молодого прозаика.
Этот рассказ я и сегодня перепечатываю, без всякой редактуры. В них читатель видит мир глазами детей, нередко поставленных в экстремальные жизненные обстоятельства, как в рассказе «За форелью», вошедшим в антологию классики детской литературы, изданной в Китае на двух языках.
Поскольку в рассказах множество подробностей, связанных с морем и жизнью поморов, то складывается впечатление - в реальности они произошли с Вами. Так ли это? Это, наверное, уникальный случай, но, в самом деле, я практически ничего не изменил в ситуации, описанной в рассказе «За форелью».
Ничего не пришлось придумывать. Мы тогда с приятелем Витей Щеколдиным чудом спаслись в штормовом Белом море. Наверное, помогли генетически выработанные поморские навыки навигации, владения веслами, умения подстраиваться под ветер и способность в опасные моменты взять себя в руки и до конца бороться за жизнь, свою и тех, кто рядом. Есть ли запоминающиеся произведения, писатели, специализирующиеся в этой сфере?
Кто сегодня оказывает влияние на детей, формируя их духовно-нравственное мировоззрение? Много здоровых сил, которые сдерживают разрушительные процессы, и воздействие нашей литературы на детей в основном, доброе и поучительное. А пресловутый Запад, как с цепи сорвался: идёт открытая пропаганда педофилии, гомосексуализма, в детских изданиях печатается порнография… Последствия для Запада будут страшными, там и так всё на грани… Если говорить более конкретно, то очевидно: привычный мир разрушается, и все мы на грани геополитической катастрофы… Здравомыслящим людям взяться бы за ум, да остановить все это безумие.
Очевидно, что Вы с симпатией к ним относитесь. Какие качества, на Ваш взгляд, сформировали характер поморов? А как же мне относиться к краю, где я родился, где совершил первые шаги по песку Белого моря, где провёл детство, где родились и жили все мои предки и родители?
Я люблю этот край, этих людей, и готов служить им всю оставшуюся жизнь. Хочу умереть и быть похороненным именно там, среди древних могил односельчан. Непросто сейчас представить первых поселенцев побережья Белого моря, пришедших на суровые наши берега из разных мест.
Им пришлось приспосабливаться к новым непростым обстоятельствам, чтобы выжить в них. Но они сделали это: выстроили жилища, родили детей, научились выращивать хлеб… Они создали в необжитых беломорских пустынях условия для нормальной человеческой жизни! Конечно, чтобы организовать всё это, первые поморы должны были быть сильными душой и телом, обладать такими качествами, как мужество, настойчивость, умение создать неведомую для них раньше логику жизни среди диких лесов, на берегах сурового, малопонятного им моря, подчинить существование главной цели — выживанию и достижению намеченных рубежей.
Всей жизнью первые поморы сформировали надёжный поморский генетический код и передали его потомкам. Такое произведение, как «Мятеж, которого не было», новый роман об интервенции — написан в этом жанре? Некоторые факты из жизни Дзержинского, Свердлова, Ленина Вами подаются без симпатии к ним. В этой связи можно ли утверждать - Вы проводите объективное расследование исторических событий? Любой, даже самый тщательный и старательный интерпретатор документальных событий всегда уйдёт, в хоть и незначительный, но всё же субъективизм.
Человеку свойственно добавлять эмоции и своё отношение к различным сторонам человеческой деятельности, в том числе и в научных трудах. Поэтому не возьму на себя смелость утверждать - я во всём прав и во всём объективен. Что касается личностей Свердлова, Дзержинского и Ленина, то я вполне убеждён: и они в жизни совершили большое количество ошибок, к которым отношусь безо всякой симпатии.
На некоторые из них я и указал в историческом очерке. Павел Григорьевич Кренев — один из руководителей Союза писателей России, лауреат многих литературных премий Он — автор двадцати книг - сборников рассказов и повестей, большинство из которых посвящены Летнему берегу Белого моря, его родной Лопшеньге, природе Севера и землякам-поморам. В настоящее время он работает над романом, посвященным событиям иностранной интервенции опять-таки на земле Русского Севера. Живя в столице, писатель часто навещает родные края, участвует в возрождении разрушенных храмов Поморья.
Павел Григорьевич обеспокоен ситуацией в современной литературе, особенно с ее молодой порослью, которая не может самостоятельно пробиться сквозь пласты широко издаваемой макулатуры, чтобы расцвести и плодоносить на благо умного читателя. С этого мы и начали наш разговор. Подробнее: Талантам надо помогать. Мне повезло — я родился у моря. В том, что мне действительно очень повезло, я совершенно убеждён и всегда считал и считаю, что люди, не жившие рядом с морем, сами того не ведая, лишились возможности познать неоглядность и синеву, настоящий размах и силу.
Живущие рядом с морем мне кажутся несравненно более добрыми, размеренно спокойными и мудрыми. Эту доброту и мудрость дарит им море. У меня было две няньки: море и бабушка Агафья Павловна. И море, и бабушка качали меня на руках и пели длинные старые песни.
Я был совсем маленьким, когда умерла бабушка, но в памяти ясно высвечивается, что и песни моря, и песни бабушки были одинаково светлыми, одинаково мудрыми, исполненными вечной печалью за людей. У меня не было старшего брата, и море было моим старшим братом. В большие шторма, когда вода соревновалась в неистовстве с гранитными валунами бакланов, я долгие часы проводил на берегу, играл с волнами и пеной, возвращал морю выброшенных на песок живых крабов и звёзд.
Как старшему брагу, я доверял морю мальчишеские тайны. Когда детство обижало меня, я приходил к морю и только ему показывал свои слёзы. И море советовало мне, как превозмочь беду. В тёплые дни макушки лета я просыпался в комнате, усыпанной отражёнными от воды, прыгающими по стенам бликами, и бежал к морю, и море качало меня на медленных, ласковых волнах моего детства….
Синий, бесконечно высоченный небосвод. Чуть ниже его — лесные вершины, а немного сбоку висит жёлто-белёсое полуденное солнышко и проливает вниз летнее тепло. Солнышко считает себя самым совершенным украшением пейзажа и потому неотрывно засматривается в своё отражение, степенно купающееся в плавной воде и оттого почти не меняющее очертаний. Внизу под солнышком величавое, степенное синее-синее пространство, именуемое Белым морем. По морю идёт пароход, желательно тоже белый и предпочтительно пассажирский, потому что такие суда мне нравятся больше.
Чтобы украсить картину, добавим, что за пароходом стелется лёгкий, полупрозрачный дымок, издали напоминающий фигурно вырезанную светло-сиреневую полоску тончайшего шёлка. А над палубой, как белые косынки, кружат чайки. Пароход, скорее всего, идёт на Соловецкие острова и везёт туда экскурсантов.
Ну, а какой народ может быть более беззаботным, любознательным и вездесущим? Конечно, экскурсанты должны быть на палубе, разглядывать море, чаек и берег. Поэтому точными мазками украсим палубу яркими красками женских платьев, мужских рубашек, изобразим радость и удивление на лицах людей. Почему удивление? Сейчас всё объясню. Не надо торопиться, потому что спешка может испортить создаваемый нами пейзаж. Итак, давайте постараемся, чтобы никого не разочаровывать, и нарисуем кусочек северного пейзажа во всей его прелести.
Задача, надо сказать, у нас непростая: зрителей привлекают в картинах броские цветовые пятна, перепады и переливы света, буйство контрастов. Как бы мы ни старались, у нас этого буйства не будет, ведь мы с вами рисуем с натуры не свадьбу в Молдавии и не альпийскую долину, а Беломорье, которому — так уж вышло — природа отпустила явно маловато красок из подаренной Земле палитры.
Фон пейзажа мы не сможем украсить сегодня ни северным сиянием, действительно сказочно роскошным, подавляющим воображение всполохами гигантских, в полнеба, расцветок — оно бывает лишь в зимние ночи,— ни даже радугой: ведь стоит солнечный летний день. Поэтому нас с самого начала подстерегает опасность: вдруг будет она висеть где-нибудь в уголочке и никто не обратит внимание на эту северную акварельку?
Нет участи печальнее для художника! Отсюда море не кажется таким ярко-синим, как, например, сверху. Это оттого, что его оттеняет берег. Поэтому на верхушках покатых, еле дышащих волн синь разбивается на размытые вкрап- ления тёмно-серо-зелёных цветов.
Колыхание воды приобретает некоторую грузность, как бы свинцовость. На этой тускловатой сини качаются чёрными пятнышками деревенские карбасы. Впрочем, карбасы не обязательно чёрные. Традиционно такой у них только низ.
Теперь местные жители стараются перещеголять друг дружку в красоте своей лодки. Можно ли считать, что этим описанием Пушкин как бы подготавливает читателя к событиям, которые произойдут в Белогopской крепости? Какие приготовления начались в крепости после получения письма от генерала? Глава VII. О чем говорит песня, поставленная в эпиграф к этой главе? Почему так быстро удалось Пугачеву взять крепость? Как вели ceбя немногочисленные защитники крепости?
О чем хочет сказать автор фразой: «Народ повалил на площадь; нас нагнали туда же»? Глава VIII. Незваный гость. Каким предстал Петруше военный совет Пугачева? Почему Пугачев простил дерзкие и правдивые речи Гриневу? Глава IX. Швабрин на служба у Пугачева. Савельич предъявляет счет Пугачеву. Прощание с Марьей Ивановной. Прочитайте и прокомментируйте названные эпизоды. Подготовьте близкий к тексту пересказ эпизодов. Глава X. Осада города. Как встретился Гринев с генералом? Что происходило в городе на военном совете?
О каком «подкупательном движении» говорили на совете? Как держался Гринев в пугачевском стане и как велн себя пугачевцы? Чем интересен разговор Пугачева и Гринева? Какое значение имеет сказка Пугачёва об орле и как отреагировал на нее Гринев? В чем смысл этого диалога? Глава XII.
Подумайте, как происходило взросление героя: от недоросля к человеку достойному и честному. Вспоминаются ли при этом «благие потрясения»? Как относится автор к героям? Подтвердите свое мнение цитатами из тексту произведения. Что можно сказать о пушкинском отношении к восстанию, восставшим, Гриневу, Пугачеву, Маше Мироновой? Литература, 8 класс. Коровина, 8-е изд. Если у вас есть исправления или предложения к данному уроку, напишите нам.
Судя по дате чернового варианта «издательского» послесловия повесть была вчерне закончена 23 июля года. Затем Пушкин, по-видимому, не вполне удовлетворенный первоначальной редакцией, занялся собственноручной перепиской повести.
Во время переписки он вносил различные изменения, которые не поддаются анализу, так как Пушкин почти всю черновую рукопись уничтожил — писатель сохранил лишь «Пропущенную главу» о ней см.
Около 27 сентября Пушкин представил цензору П. Корсакову «первую половину» повести. Пушкин просил П. Корсакова не разглашать тайну его авторства, предполагая выпустить повесть в свет анонимно. По требованию цензора Пушкин внес какие-то несущественные изменения в первые главы повести; по поводу же окончания «Капитанской дочки» писатель вынужден был дать письменный ответ на запрос цензора: «Существовала ли девица Миронова и действительно ли была у покойной императрицы?
Роман мой основан на предании, некогда слышанном мною, будто бы один из офицеров, изменивших своему долгу и перешедших в шайки Пугачевские, был помилован императрицей по просьбе престарелого отца, кинувшегося ей в ноги.
Роман, как изволите видеть, ушел далеко от истины» Пушкин , т. Утверждая, что роман «ушел далеко от истины», Пушкин подчеркивал преобладание в своем произведении вымышленной фабулы.
Тем самым писатель «подсказывал» благожелательному цензору П. Корсаков был братом лицейского товарища Пушкина , как избежать затруднений, связанных с финалом повести; в исторических сочинениях эпизоды, изображавшие особ царствующей фамилии, требовали документального подтверждения; к повествованиям на историческую тему, в основе которых лежал «поэтический вымысел», таких требований не предъявлялось. Рукопись «Капитанской дочки» была переслана П. Корсакову, вероятно, не для журнала цензором - 22 -.
Крылов , а для отдельного издания повести. После опубликования повести в «Современнике» Пушкин продолжал думать об отдельном издании. Он принял предложение книгопродавца Л. Жебелева сброшюровать «Капитанскую дочку» с нераспроданными экземплярами «Повестей» Корсаков подписал это издание, которое называлось «Романы и повести». Однако в свет оно не вышло, и сохранился лишь один его экземпляр см. Новые материалы об изданиях Пушкина — Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина.
На основании секретных архивных материалов, полученных от историка Д. Бантыш-Каменского, Пушкин составил биографию пугачевского атамана Ильи Аристова, происходившего из дворян.
Кроме того, от Д. Бантыш-Каменского Пушкин получил биографические сведения о видных пугачевцах Белобородове и Перфильеве. Приятель Пушкина по «Зеленой лампе» В. Энгельгардт доставил ему из Смоленской губернии записи рассказов капитана Н. Повало-Швейковского, бывшего пленником Пугачева, а затем сторожившего его в году.
Пушкин сумел получить материалы Секретной экспедиции Военной коллегии, ознакомление с которыми существенно помогло ему при написании «Истории Пугачева» и «Капитанской дочки». В «Полном собрании законов Российской империи», как отмечалось выше, Пушкин прочитал пространную - 23 -. Бибикову и другим генералам, которые возглавляли правительственные войска, направленные против Пугачева.
Со слов писателя И. Дмитриева Пушкин записал рассказ о казни Пугачева, свидетелем которой был И. Интересные подробности о пугачевском восстании были записаны Пушкиным со слов И.
Крылова, отец которого сражался на стороне правительственных войск. Среди бумаг Пушкина сохранились записи различных устных преданий, слышанных самим писателем во время его поездки на Урал в году. Из печатных источников следует прежде всего упомянуть книгу «Записки о жизни и службе А. Бибикова», повесть А. Крюкова «Рассказ моей бабушки» и рассказ Н.
Страхова «Благодарность», о которых подробнее будет сказано в дальнейшем изложении. Кроме того, многие материалы, привлеченные Пушкиным во время работы над «Историей Пугачева», естественно получили творчески преломленное отражение в «Капитанской дочке».
Обилие источников позволило Пушкину дать художественно правдивое описание событий пугачевского восстания.
Один из первых отзывов, написанных после публикации повести, принадлежит В. Одоевскому и датируется приблизительно 26 декабря того же года. По-видимому, Одоевского поразила лаконичность повествования, неожиданность и быстрота сюжетных поворотов, - 24 -. Одоевский высоко оценил образ Савельича, назвав его «самым трагическим лицом». Пугачев, с его точки зрения, «чудесен; он нарисован мастерски. Швабрин набросан прекрасно, но только набросан; для зубов читателя трудно пережевать его переход из гвардии офицера в сообщники Пугачева.
Маша так долго в его власти, а он не пользуется этими минутами. Покаместь Швабрин для меня имеет много нравственно-чудесного; может быть, как прочту в третий раз, лучше пойму» Пушкин , т. Сохранились сочувственные положительные характеристики «Капитанской дочки», принадлежащие В.
Кюхельбекеру, П. Катенину, П. Вяземскому, А. К отзывам литературных соратников Пушкина примыкает и позднейший отклик писателя В. Соллогуба: «Есть произведение Пушкина, мало оцененное, мало замеченное, а в котором, однако, он выразил все свое знание, все свои художественные убеждения. Это история Пугачевского бунта. В руках Пушкина, с одной стороны, были сухие документы, тема готовая.
С другой стороны, его воображению не могли не улыбаться картины удалой разбойничьей жизни, русского прежнего быта, волжского раздолья, степной природы. Тут поэту дидактическому и лирическому был неисчерпаемый источник для описаний, для порывов. Но Пушкин превозмог самого себя. Он не дозволил себе отступить от связи исторических событий, не проронил лишнего слова, — спокойно распределил в должной соразмерности все части своего рассказа, утвердил свой слог достоинством, спокойствием и лаконизмом истории и передал просто, но гармоническим языком исторический эпизод.
В этом произведении нельзя не видеть, как художник мог управлять своим талантом, но нельзя же было и поэту удержать избыток своих личных ощущений, и они вылились в Капитанской дочке, они придали ей цвет, верность, прелесть, законченность, до которой Пушкин никогда еще не возвышался в цельности своих произведений. Капитанская дочка была, так сказать, наградой за Пугачевский бунт. Она служит доказательством, что в делах искусства всякое усилие таланта, всякое критическое самообуздывание приносит свое плодотворное последствие и дает дальнейшим попыткам новые силы, новую твердость» Соллогуб В.
Опыты критических оценок. Пушкин в его сочинениях. Московском университете», вып. Многие писатели пушкинского времени были в целом единодушны в признании литературных достоинств «Капитанской дочки». К их числу принадлежал и Гоголь, писавший 25 января года из Парижа Н. Прокоповичу: «Кстати о литературных новостях: они, однако ж, не тощи. Где выберется у нас полугодие, в течение которого явились бы разом две такие вещи, каковы «Полководец» и «Капитанская дочь».
Видана ли была где такая прелесть! Я рад, что «Капитанская дочь» произвела всеобщий эффект» Гоголь , т. XI, с. Десять лет спустя в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» Гоголь дал развернутую характеристику этому произведению Пушкина: «Мысль о романе, который бы поведал простую, безыскусственную повесть прямо-русской жизни, занимала его в последнее время неотступно.
Он бросил стихи единственно затем, чтобы не увлечься ничем по сторонам и быть проще в описаниях, и самую прозу упростил он до того, что даже не нашли никакого достоинства в первых повестях его. Пушкин был этому рад и написал «Капитанскую дочку», решительно лучшее русское произведение в повествовательном роде. Сравнительно с «Капитанскою дочкою» все наши романы и повести кажутся приторною размазнею. Чистота и безыскусственность взошли в ней на такую высокую степень, что сама действительность кажется перед нею искусственною и карикатурною.
В первый раз выступили истинно русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик; сама крепость с единственною пушкою, бестолковщина времени и простое величие простых людей — все не только самая правда, но еще как бы лучше ее. Так оно и быть должно: на то и призвание поэта, чтобы из нас же взять - 26 -. VIII, с. Отзыв Гоголя, с явным публицистическим подтекстом, демонстративно проблематичен.
Постоянно общаясь с автором «Капитанской дочки» до своего отъезда за границу летом года. Гоголь, естественно, знал о поэтических занятиях Пушкина и был в курсе его творческих планов. Однако в своей статье Гоголь словно забывает о хорошо известных ему фактах, подспудно противопоставляя большую часть пушкинского поэтического наследия его же прозе, а заодно и некоторым стихотворным произведениям, в которых критик усматривал религиозное содержание.
Обращение Пушкина к прозе представлялось Гоголю принципиальным фактом особой важности, решительным поворотом к новым формам творчества. Вряд ли неуспех «Повестей Белкина» обрадовал их автора. Однако Гоголь стремится особо подчеркнуть непреклонное желание Пушкина утвердить свой прозаический стиль, вопреки всем нареканиям и осуждениям.
Гоголевская характеристика «Капитанской дочки» помогает выявить его тогдашнюю точку зрения на воспитательное значение литературы в русском обществе.
По мнению автора «Выбранных мест из переписки с друзьями», литература, в данном случае проза Пушкина, должна быть «естественнее» и выше действительности, потому что «на то и призвание поэта, чтобы из нас же взять нас и нас же возвратить нам в очищенном и лучшем виде». Однако, несмотря на то, что подобный подход Гоголя к одному из лучших созданий пушкинской прозы вполне определенно включает в себя консервативно-проповедническую тенденцию, нельзя не заметить, что эта характеристика дана талантливым художником, проницательным знатоком русской литературы, сумевшим оценить по достоинству истинный масштаб «Капитанской дочки».
Как же отнесся к пушкинской исторической повести Белинский? В марте года в журнале «Московский наблюдатель» Белинский поместил в разделе «Литературная хроника» первую рецензию на книжки журнала «Современник», изданные после смерти Пушкина.
Подвергая переосмыслению свое отношение к творчеству Пушкина последнего периода, Белинский критикует свои прежние оценки Пушкина, высказанные им в «Телескопе» - 27 -. Говоря, что творчество Пушкина последних лет не было оценено по достоинству, Белинский поясняет: «А его «Капитанская дочка»? О, таких повестей еще никто не писал у нас, и только один Гоголь умеет писать повести, еще более действительные, более конкретные, более творческие, — похвала, выше которой у нас нет похвал!
II, с.
Рассуждая о дальнейших судьбах русской повести, Белинский ставит «Капитанскую дочку» в один ряд с «Носом» и «Коляской» там же, с. Позднее в статье о «Герое нашего времени» он утверждал, что у Лермонтова лирическая поэзия и повесть современной жизни соединились в одном таланте. В этом, по мнению Белинского, огромное преимущество Лермонтова перед Пушкиным, «настоящим родом» которого был «лиризм, стихотворная повесть поэма и драма, ибо его прозаические опыты далеко не равны стихотворным.
Самая лучшая его повесть, «Капитанская дочка», при всех ее огромных достоинствах, не может идти ни в какое сравнение с его поэмами и драмами. Это не больше, как превосходное беллетрическое произведение с поэтическими и даже художественными частностями. Другие его повести, особенно «Повести Белкина», принадлежат исключительно к области беллетристики» Белинский , т.
IV, с. Та же оценка «Капитанской дочки» и прочих повестей Пушкина высказана Белинским в письме к В. Боткину от 16—21 апреля года Белинский , т. Критик противопоставляет Лермонтова, который «и в прозе является равным себе, как и в стихах», Пушкину, чью прозу он недооценивал и относился к ней снисходительно.
В году в статье «Разделение поэзии на роды и виды» Белинский разрабатывал теорию жанров реалистической литературы. Он рассматривает роман как «эпопею нашего времени» и определяет повесть как «тот же роман, только в меньшем объеме, который условливается сущностью и объемом самого содержания. В нашей литературе этот вид романа имеет представителем истинного художника — Гоголя. Близко, по художественному достоинству, стоит повесть Пушкина «Капитанская дочка», а отрывок из его неоконченного романа «Арап Петра Великого» показывает, что если бы не преждевременная кончина поэта, то русская литература обогатилась бы художественным историческим романом» Белинский , т.
В том же году в рецензии на собрание сочинений Пушкина, характеризуя десятый том, Белинский сравнивает «Дубровского» и «Капитанскую дочку»: « Это одно из величайших созданий гения Пушкина.
Верностью красок и художественною отделкою она не уступает «Капитанской дочке», а богатством содержания, разнообразием и быстротою действия далеко превосходит ее» там же, с. В одиннадцатой статье «Сочинений Александра Пушкина» Белинский вновь сопоставляет обе пушкинские повести и дает оценку их персонажам: «Капитанская дочка» — нечто вроде «Онегина» в прозе.
Поэт изображает в ней нравы русского общества в царствование Екатерины. Многие картины, по верности, истине содержания и мастерству изложения — чудо совершенства. Таковы портреты отца и матери героя, его гувернера-француза и в особенности его дядьки из псарей, Савельича, этого русского Калеба, Зурина, Миронова и его жены, их кума Ивана Игнатьевича, наконец, самого Пугачева, с его «господами енаралами»; таковы многие сцены, которых, за их множеством, не находим нужным пересчитывать.
Ничтожный, бесцветный характер героя повести и его возлюбленной Марьи Ивановны и мелодраматический характер Швабрина хотя принадлежат к резким недостаткам повести, однако ж не мешают ей быть одним из замечательных произведений русской литературы. В обеих преобладает пафос помещичьего принципа, и молодой Дубровский представлен Ахиллом между людьми этого рода, — роль, которая решительно не удалась Гриневу, герою «Капитанской дочки» Белинский , т.
VII, с. Здесь Белинским дана в целом положительная оценка «Капитанской дочки». Однако, несмотря на все похвалы, заметна какая-то неприязнь критика, его внутреннее - 29 -. Можно утверждать, что разница социальных позиций передового дворянина Пушкина и разночинца Белинского вызывает сложное отношение критика к исторической повести Пушкина: он ценит ее бытописательную сторону, ее историческую правдоподобность, воссоздание атмосферы екатерининского царствования, но объявляет ничтожным и бесцветным характер главного героя повести.
Белинский, вероятно, чувствовал неразрывную внутреннюю связь между апологией Гринева и возвеличением старинного дворянства в «Родословной моего героя», против которой он счел своим долгом решительно выступить в обзоре «Русская литература в году» и вторично в году в одиннадцатой статье о Пушкине.
Родовое предание Пушкина — Гринева оскорбляло демократическую натуру Белинского. В статье «Русская литература в году» Белинский, критически высказываясь о повестях Н.
Полевого, «бедных чувствами, но богатых чувствительностью, лишенных идей, но достаточно нашпигованных высшими взглядами и т. Погодин и Полевой слишком много писали повестей только с года. Этот год был довольно заметным поворотом от стихов к прозе, и нельзя не согласиться, что, считая от этого времени до года, литература наша была более оживлена и более богата книгами, чем прежде и после того.
В этот промежуток времени появились «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Арабески», «Миргород» и «Ревизор» Гоголя, и сам Пушкин начал обращаться к прозе, напечатав лучшие свои повести — «Пиковую даму» и «Капитанскую дочку».
Этого уже слишком довольно, чтоб не только считать это время богатым и обильным литературными произведениями, но и видеть в нем новую прекрасную эпоху русской литературы» Белинский , т.
Белинский далее говорит: «Сам Пушкин в своих повестях далеко уступаег Гоголю в слоге, имея свой слог и будучи, сверх того, превосходнейшим стилистом, т. Это происходит оттого, что Пушкин в своих повестях далеко не то, что в стихотворных произведениях или в «Истории Пугачевского бунта», написанной по-тацитовски. Лучшая повесть Пушкина — «Капитанская - 30 -. В «Капитанской дочке» мало творчества и нет художественно очерченных характеров, вместо которых есть мастерские очерки и силуэты.
А между тем повести Пушкина стоят еще гораздо выше всех повестей предшествовавших Гоголю писателей, нежели сколько повести Гоголя стоят выше повестей Пушкина» там же, с. Слог Гоголя — главы «натуральной школы», по определению Белинского, — отличался такой живописностью и богатством красок, что изображаемые писателем лица приобретали «художественную очерченность характеров»; в слиянии с обыденной действительностью, в точном ее воспроизведении Белинский видел главное достоинство слога писателей «натуральной школы».
Такова идейно-эстетическая мерка критика. Сухой, лапидарный язык пушкинской прозы не соответствовал стилистической манере писателей «натуральной школы», которых Белинский считал наиболее значительной художественной силой в русской литературе того времени. Однако в целом творческое наследие Пушкина представлялось критику ценным и для развития «натурального направления» в русской литературе.
Еще в «статье одиннадцатой и последней» о сочинениях Пушкина Белинский назвал имя автора «Капитанской дочки» рядом с Гоголем в качестве родоначальника «натуральной школы», «пошедшей, как известно, не от Карамзина и Дмитриева, а от Пушкина и Гоголя». В истории русской критики революционно-демократические традиции Белинского были продолжены Чернышевским.
В году Чернышевский опубликовал четыре статьи о Пушкине — разбор издания сочинений Пушкина под редакцией П. Взгляд Чернышевского на творчество Пушкина близок к взгляду Белинского в последний период его деятельности. Особенно нам, русским, должна быть близка и драгоценна сжатость. Не знаем, свойство ли это русского ума, как готовы думать многие, или, скорее, просто следствие местных обстоятельств, но все прозаические, даже повествовательные, произведения наших гениальных писателей не говорим о драмах и комедиях, где самая форма определяет объем отличаются сжатостью своего внешнего объема.
Если обратимся за примерами к Пушкину, он покажет нам то же самое: «Дубровский» и «Капитанская дочка» которую Пушкин называл, как мы видели, широким именем «романа в двух частях» — повести такого размера, что, будучи помещены в каком-нибудь из наших журналов, разве только обе вместе оказались бы достаточны для наполнения отдела словесности в одном нумере, да и будучи напечатаны обе вместе, вызвали бы у рецензентов других журналов замечание: «Давно мы не встречали в журнале NN отдела словесности столь тощим по объему, как ныне».
Зато и заметно различие между этими маленькими рассказами и теми пухлыми произведениями, которые так привольно распространяют свои необозримые члены по сотням огромных журнальных страниц. Прочитайте три, четыре страницы «Героя нашего времени», «Капитанской дочки», «Дубровского» — сколько написано на этих страничках! Такой сухости не встретите в художественно развитых созданиях писателей и писательниц, прекрасный слог которых все так хвалят» Чернышевский , т.
Пушкинская проза вставлена Чернышевским в общую картину развития русской литературы. В другой статье Чернышевский утверждал, что «Дубровский» и особенно «Капитанская дочка» должны назваться лучшими из прозаических повестей Пушкина» Чернышевский , т. III, с. Значительный вклад в изучение пушкинской прозы внес первый биограф писателя П. Измайлов, — явились наблюдения над ней, замечания и публикации в «Материалах для биографии Пушкина» П. Анненкова Биограф извлек из черновых рукописей Пушкина ряд набросков и незавершенных повестей в прозе и ввел многие из них, в обход цензуры, в свою книгу.
Не противопоставляя Пушкина Гоголю как это делал, например А. Дружинин , не считая Пушкина исключительно поэтом, в творчестве которого проза имеет лишь второстепенное значение как считал и Белинский, и Чернышевский , Анненков указывал на важное значение пушкинской повествовательной прозы, на тяготение Пушкина в последние годы его жизни к большим повествовательным формам Итоги и проблемы изучения , с.
Этот углубленный взгляд на пушкинскую прозу отразился и в непосредственном отзыве П. Анненкова о «Капитанской дочке»: «Рядом с своим историческим трудом Пушкин начал, по неизменному требованию артистической природы, роман «Капитанская дочка», который представлял другую сторону предмета — сторону нравов и обычаев эпохи. Сжатое и только по наружности сухое изложение, принятое им в истории, нашло как будто дополнение в образцовом его романе, имеющем теплоту и прелесть исторических записок» Анненков П.
Материалы для биографии А. Углубленное осмысление пушкинской прозы было предпринято в критических статьях Аполлона Григорьева. Заслугу Пушкина А. Григорьев видит в создании образа Ивана Петровича Белкина — «смирного типа», который критик противопоставляет так называемому «хищному типу».
Искусство, по А. Григорьеву, является идеальным выражением жизни, а «художник увековечивает только жизненно-законные типы». С точки зрения «органической критики», художник выражает нравственные понятия окружающей жизни, то есть своего народа и своего века; Пушкин же, будучи правдивой и зрячей натурой, постепенно освобождался от чуждых, наносных влияний и уверенно обращался к народной почве и традиции.
Пушкин, в глазах Григорьева, воплощал в себе русский национальный характер, «народную личность», отстоявшую свою самобытную «душевную физиономию» в столкновениях с европейскими «народными организмами», иностранными культурными традициями и типами.
Литературная критика. Пушкин воплотил в своем творчестве положительные начала, жизненные симпатии русских людей, людей «почвы». Пушкин, как считал А. Григорьев, негодовал на «прозаизм и мелочность окружающей его обстановки», отталкиваясь в то же время от байроновского романтизма. Таким образом, А. Григорьев вовсе не идеализировал пушкинского Белкина, видя в этом типе воплощение консервативного мироощущения.
Смирение перед жизнью, перед действительностью, по мнению А. Григорьева, было характерной чертой русского «типа» того времени. Белкин, который писал в «Капитанской дочке» хронику семейства Гриневых, написал и «хронику семейства Багровых»; Белкин — и у Тургенева, и у Писемского; Белкин отчасти и у Толстого, — ибо Белкин пушкинский был первым выражением критической стороны нашей души, очнувшейся от сна, в котором грезились ей различные миры» там же, с.
В году в статье «Развитие идеи народности в нашей литературе со смерти Пушкина» критик вновь обратил внимание на особенности творческого пути Пушкина, начавшего с поклонения Байрону, то есть с протеста против действительности, и кончившего «Повестями Белкина» и «Капитанской дочкой», «стало быть смирением перед действительностью, его окружавшей».
В разделе «Западничество в русской литературе. Причины происхождения его и силы. Григорьев рассматривает «Повести Белкина», «Летопись села Горохина» и «Капитанскую дочку», «в которой в особенности поэт достигает удивительнейшего отождествления с воззрениями отцов, дедов и даже прадедов В том-то и полнота и великое народное значение Пушкина, что чисто действительное, несколько даже низменное, воззрение Белкина идет у него об руку - 35 -.
Пушкин не западник, но и не славянофил; Пушкин — русский человек, каким сделало русского человека соприкосновение с сферами европейского развития В общем контексте рассуждений А. Григорьева семейная хроника Гриневых якобы написанная Иваном Петровичем Белкиным — эталон современной русской литературы. Не вдаваясь в конкретный анализ «Капитанской дочки», критик использует образ Белкина — Гринева для обоснования своей «почвеннической» теории.
Перед нами не критический разбор «Капитанской дочки», а откровенно публицистическая трактовка этого произведения, взятого в широком плане творчества Пушкина последних лет его жизни.
Григорьев словно не видит социальной раздробленности русского общества. Сандомирская Пушкин. Воззрения А. Григорьева на творчество Пушкина развивал Н. В марте года во второй статье о «Войне и мире» Льва Толстого Н. Страхов рассматривает «историческую связь «Войны и мира» с русской литературой вообще».
Это — «Капитанская дочка» Пушкина. Сходство есть и во внешней манере, в самом тоне и предмете рассказа; но главное сходство — во внутреннем духе обоих произведений.
Исторические - 36 -. Главное же внимание сосредоточено на событиях частной жизни Гриневых и Мироновых, и исторические события описаны лишь в той мере, в какой они прикасались к жизни этих простых людей. Впоследствии у нас явилось не мало подобных рассказов, между которыми высшее место занимает Семейная хроника С. Критики заметили сходство этой хроники с произведением Пушкина.
Хомяков говорит: «Простота форм Пушкина в повестях и особенно Гоголя, с которыми С. Критические статьи об И. Тургеневе и Л. Толстом — Киев, , с. Страхов считает хроникой двух семейств: Ростовых и Болконских. Пушкинская же «Капитанская дочка», по его мнению, «есть рассказ о том, как Петр Гринев женился на дочери капитана Миронова».
С появлением «Капитанской дочки» Н. Страхов связывает возникновение «того важного направления в нашем художестве, которое началось с Пушкина, жило до настоящего времени около сорока лет и, наконец, породило такое огромное и высокое произведение, как «Война и мир» там же, с. В поисках «почвеннического» идеала, самобытного русского типа Н.
Страхов полемизирует с В. Белинским и П. Анненковым — представителями весьма различных общественных мировосприятий и критических взглядов, каждый из которых по-своему оценивал прозаическое наследие Пушкина, и в частности «Капитанскую дочку». Те же черты, в которых он являлся самобытным русским поэтом, — в которых его русская душа обнаруживала некоторого рода реакцию против западной поэзии, должны были остаться для наших двух критиков - 37 -.
С течением времени все сильнее проявлялась тенденция определять значение «Капитанской дочки» в сравнении с последующими историческими повествованиями. Эта линия, намеченная в статьях Н. Страхова, может быть прослежена в высказываниях консервативного мыслителя К. Последний в критическом этюде «Анализ, стиль и веяние. О романах Л. Толстого» , размышляя о развитии русской исторической прозы, сопоставляет «Капитанскую дочку» и роман Е.
Салиаса «Пугачевцы» Сравнивая отношение двух романистов к историческому материалу изображаемой эпохи, критик отдает бесспорное предпочтение «чистому, «акварельному» приему, на котором остановился трезвый гений Пушкина».
По мнению К. Леонтьева, натуралистической, мелочной наблюдательности графа Салиаса противостоит простота и краткость Пушкина, ведущего от лица Гринева «стародворянский рассказ о «Капитанской дочке». Салиаса, так и хочется закрыть книгу и сказать себе: «Знаю я все это! Давно, давно знакомые, несколько корявые мелочи Тургенева в первых вещах особенно и стольких, стольких других, не исключая, к сожалению, даже и самого Толстого!!
Салиаса пахнет ми и ми годами нашего времени; уже не веет, а стучит и долбит несколько переродившейся, донельзя разросшейся натуральной школой» Леонтьев К. Далее К. Леонтьев делится с читателем своей «ретроспективной мечтой» о том, каким был бы роман о годе, который Пушкин, если бы он остался в живых, мог написать в х годах.
С точки зрения К. Леонтьева, подобный роман неизбежно явился бы антиподом «Войны и мира» в плане философско-историческом, религиозно-философском, национальном и художественном. Роман Пушкина, по мнению К. Леонтьева, внушал бы больше исторического доверия, чем «Война и мир». Конечно, события Отечественной войны года получили бы под пером Пушкина иное освещение — это истина, не требующая особых доказательств.
Так зачем же понадобилось К. Леонтьеву полемически противопоставлять историческую повесть Пушкина роману Л. Леонтьева, «благообразие» в русской литературе кончилось с Пушкиным; далее наступило господство «натуральной школы», наложившей свой демократический отпечаток на все дальнейшее развитие словесности в России. Идеолог консервативного толка, К.
Леонтьев создает ретроспективную литературную утопию, противопоставляя якобы канонически верующего Пушкина слишком свободно верующему Толстому, произвольно трактующему вопросы религиозной ортодоксии, а также проблемы государственной, политической, этической и культурной жизни России. Блестящая характеристика «Капитанской дочки» принадлежит историку В. Ключевскому: «Пушкин был историком там, где не думал быть им и где часто не удается стать им настоящему историку. У последнего Митрофан сбивается на карикатуру, в комический анекдот.
В исторической действительности недоросль — не карикатура и не анекдот, а самое простое и вседневное явление, к тому же не лишенное довольно почтенных качеств. Это самый обыкновенный, нормальный русский дворянин средней руки. Скромнее была судьба наших Митрофанов. Это — пехотные армейские офицеры, и в этом чине они протоптали славный путь от Кунерсдорфа до Рымника и до Нови.
Они с русскими солдатами вынесли на своих плечах дорогие лавры Минихов, Румянцевых и Суворовых. Пушкин отметил два вида недоросля или, точнее, два момента его истории: один является в Петре Андреевиче Гриневе, невольном приятеле Пугачева, другой — в наивном беллетристе и летописце села Горюхина Иване Петровиче Белкине, уже человеке XIX в. К обоим Пушкин отнесся с сочувствием.
Недаром и капитанская дочь М. Миронова предпочла добродушного армейца Гринева остроумному и знакомому с французской литературой гвардейцу Швабрину. Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета 6 июня г. Сочинения, т. Конечно, можно возразить историку и сказать, что не Митрофаны, а Милоны и Стародумы «протоптали славный путь от Кунерсдорфа до Рымника и до Нови».
Ведь они, как мы знаем, были не правилом, а исключением; типичной же фигурой того столетия являлся Митрофан. Именно поэтому Милоны и Стародумы остались достоянием XVIII века, а тип Митрофана по праву вошел в художественное сознание писателей и читателей следующих столетий. Социально-типологическая характеристика недоросля Гринева, сделанная В.
Ключевским, лишний раз указывает на первоклассную художественную интуицию Пушкина, которая позволила ему правильно воспроизвести и раскрыть потенциальные возможности этого исторического образа. Если Фонвизин талантливо воплотил начальный этап жизненного пути недоросля и поэтому вынужден был ограничиться карикатурным, сатирическим изображением, то Пушкин, следуя за Фонвизиным в начале своего повествования, показывает затем дальнейшую эволюцию героя.
Вслед за Гоголем он повторил: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа Прибавлю от себя: и пророческое». Согласно концепции Достоевского, Пушкин появляется в русском обществе в самом начале русского правильного самосознания.
Анализируя образы пушкинских героев Алеко, Онегина, Татьяну, летописца , Достоевский постоянно соотносит их с «родной почвой». Он отметил, что творчество Пушкина было великим вкладом в русскую культуру, что оно было подлинно народным. Из печатной редакции Достоевского исключены строки, посвященные «Капитанской дочке», в тексте которой «казаки тащут молоденького офицера на виселицу, надевают уже петлю и говорят: не бось, не бось — и ведь действительно, может быть, ободряют бедного искренно, его молодость жалеют.
И комично, и прелестно. Да хоть бы и сам Пугачев с своим зверством, а вместе с беззаветным русским добродушием. С тем же молодым офицером уж наедине смотрит на него с плутоватой улыбкой, подмигивая глазами: «Думал ли ты, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь?
Да и весь этот рассказ «Капитанская дочка» — чудо искусства. Не подпишись под ним Пушкин, и действительно можно подумать, что это в самом деле написал какой-то старинный человек, бывший очевидцем и героем описанных событий, до того рассказ наивен и безыскусствен, так, что в этом чуде искусства как бы исчезло искусство, утратилось, дошло до естества» Достоевский.
Статьи и материалы.
Под ред. Долинина, т. По мнению Достоевского, «Капитанская дочка» — это апофеоз простых русских людей, супругов Мироновых и Ивана Игнатьевича, сумевших героически встретить трудные испытания.
Иван Игнатьевич, «этот кривой, ничтожный, по-видимому, человек умирает великим героем, человеком бравым и присяжным.
И ни одной-то минуты не мелькнет у нас мысль, что это частный лишь случай, а не русский простой человек в огромном большинстве - 41 -. Особенно трогательное впечатление производит на Достоевского образ комендантши, умершей вместе с мужем геройской смертью.
Писатель отмечает, что в начале повествования комендантша Миронова, подобно госпоже Простаковой, тоже «тип комический».
