Голландские колонисты называли его artwork
Кладбище Тестаччо изображали многие художники. Именно так появился чай. Из них видно, сколь многосторонне сакральное содержание деревянной скульптуры. В народе его называли «Городом на семи ветрах».
Африканское млекопитающее с телом покрытым мелкой щетиной, с зубами без корней, в форме множества тонких трубочек. Таковы древние хищники - кунице-кошки горной Азии, Центральной Америки и Центральной Африки, крокодилы, исполинские тропические ящерицы, слоновые черепахи, тапиры, бегемоты, носороги, слоны, гиены, трубкозубы , броненосцы, ленивцы, сумчатые, однопроходные, панголины и многие другие. Тут можно наблюдать всяких лори, трубкозубов , древолазных дикобразов, ящуров, ехидн. Вот например, о трубкозубах не существует единого ходячего мнения, а о волках существует, и человек, отродясь не видавший волка, будет с пеной у рта утверждать, что его мифический, выдуманный волк -- настоящий.
Источник: библиотека Максима Мошкова. Попробовав напиток, Шэнь Нун почувствовал прилив бодрости и свежести, отчего пришел в восторг. Именно так появился чай.
Однако существует у легенды про Шэнь Нуна и другая версия. Император, пробуя отвар токсичных трав, отравился и упал на землю. Тогда с чайного дерева ему в рот упала нагретая солнцем капля росы — и действие яда закончилось. Так «царь лекарств» начал использовать чай в качестве противоядия. Согласно легенде, зеленый чай появился в городе Чиби провинции Хубэй. В конце правления династии Юань Чжу Юаньчжан возглавил крестьянское восстание и повёл, присоединившихся чайных фермеров из деревни Ян Ло Дун на приграничные города Синьцзяна и древней Монголии.
Когда они увидели, что у кого-то в армии после еды появились боли в животе, они взяли зеленый чай из уезда Пуци, который приносили больным. После его приема пациенты выздоравливали один за другим. Об этом событии узнал Чжу Юаньчжан и так восхитился, что чай остался навсегда в его сердце. Став императором, Чжу Юаньчжан и премьер-министр Лю Цзи отправились в уезд Пуци, чтобы найти Лю Тяньдэ - отшельника, кому принадлежали чайные сады.
По дороге туда им посчастливилось встретился Лю Сюаньи, который был старшим сыном Лю Тяньдэ. Лю Сюаньи попросил императора Чжу назвать ему свое имя, после чего, удивившись, повёл его за собой. Оказалось, что Лю Сюаньи и был тем, кто выращивает целебный чай. Прибыв на место, Чжу Юаньчжан увидел, что чайные листья были зелеными, имели форму сосновых иголок и имели восхитительный аромат, поэтому он назвал его «чай Сун Фэн» Сун - сосна, Фэн - ветер и гору с чайными листьями назвал горой Сун Фэн.
На двадцать четвертом году правления династии Мин г. Чжу Юаньчжан стал пить зелёный "чай сосновых ветров", что стало привычкой. Он так проникся чаем и его благородным воздействием на тело и дух, что произнес фразу для поколений всего мира: «Прекратите строить драконов, собирайте только чайные почки, чтобы продвигаться вперёд».
Таким образом, Лю Сюаньи стал первым человеком в мире, который начал официально производить культивированный зелёный чай, Чжу Юаньчжан стал первым человеком, распространившим зеленый чай далеко за пределы Чиби, а деревня Ян Ло Дун стала первым в мире официальным производителем зеленого чая.
Во времена своего правления Чжу Юаньчжан официально изменил устоявшуюся традицию и правительственный контроль за чем. Так и наступил золотой век инноваций в области зеленого чая. Производство стало эволюционировать и быстро стали появляться новые методы производства, типы и виды чая. Именно в этот период использование листового чая стало доминирующим, а техника пропаривания листьев заметно улучшилась. Было введено обжаривание в воке сухое нагревание чая для остановки окисления, что по сей день остается основным методом приготовления зеленого чая.
Маньчжуры были у власти, когда торговля с Европой превратила Китай в самую важную торговую страну в мире. Португальцы были первыми торговцами, прибывшими на Дальний Восток, и первыми, кто привез в Португалию чай, специи и фарфор.
Но именно голландские торговцы первыми создали привычку пить чай на Западе в начале семнадцатого века. Китайские чайные мастера столкнулись с проблемой производства чая для голландцев, который выдержал бы долгое путешествие обратно в Голландию, не гния и не загрязняясь во влажных условиях на борту кораблей.
Путем проб и ошибок китайцы пришли к выводу, что для этой цели чаю нужно дать потемнеть, а затем обжечь и высушить так, как нельзя было сделать с зеленым чаем. Первое упоминание о голландском чае в колонии Масса Чусетс появилось в году, когда Бенджамин Харрис и Дэниел Вернон рекламировали наличие черного чая. После того как голландцы переняли чайную привычку, представители французского высшего класса тоже начали пить чай. В Германию чай попал примерно в году, и впервые упоминается, что он появился в Скандинавии в году.
Как и их коллеги - исследователи, англичане начали сходить с ума по чаю, который рекламировался как целебное лечебное средство. Чай за невероятно короткое время стал модным в кругу привилегированного класса профессионалов и «литераторов». Британские колонисты так быстро и сильно помешались на чае, что в последствие английская Ост-Индская компания установила монополию и имела исключительные права на импорт китайского чая в Англию в течение лет!
В х парламент Британии ввел огромный налог на чай. Затем откуда-то выдвинулся человек с бычьим лицом и велел немцам убираться. Дамы, вид у которых сделался несчастнее прежнего, поспешно отступили на бетонную дорожку. Когда война закончилась, кто-то предложил оставить развалины Сталинграда как есть — вечный монумент в память о победе над фашизмом. Однако Сталину мысль о том, что его город так и будет лежать кучей обломков, пришлась не по душе и он приказал перестроить его — сделать таким, как до войны, даже лучше.
Впрочем, одни развалины он оставил нетронутыми — здание мельницы на ведущем к реке склоне, которое разнесла бомба. Окруженная бесконечным морем бетона, мельница лежит между стелой-штыком, футов двести высотой, все еще в лесах, и постройкой, по форме и размеру напоминающей градирню, где посетители по предварительной записи могут осмотреть мозаичную панораму битвы.
Повсюду вокруг были пожилые мужчины и женщины, у кого-то не хватало руки или ноги, все сияли медалями в солнечном свете. Тут я заметил, что фон Ф. Прежде в беседе я спрашивал фон Ф. Но тут Муссолини напортачил в Греции, и немцам пришлось помогать. Для Москвы было уже слишком поздно — время года не то. Гитлер решил не повторять ошибку, сделанную Наполеоном в м. Мамаев курган — холм в северном пригороде, где татарский хан Мамай некогда разбил свой шатер и где в честь двадцатипятилетия победы под Сталинградом был построен монументальный комплекс «Героям Сталинградской битвы».
Во время сражения взять эту высоту означало взять Сталинград. Хотя немцы захватили водонапорную башню на вершине, солдаты маршала Жукова удержали восточный склон. Когда местность расчищали, на каждом квадратном метре было найдено в среднем по пуль и осколков.
Первое, что мы увидели из автобуса, была гигантская статуя Родины-матери, делающая шаг в дымку и размахивающая мечом вместо трехцветного флага, — замыслом своего создания она явно была обязана «Свободе, ведущей народ» Делакруа.
От проспекта Ленина мы отправились к вершине холма — но какая же полоса препятствий лежала на нашем пути! Подобно паломникам, идущим, скажем, в Рим, Мекку или Бенарес, посетители Мамаева кургана вынуждены продвигаться вперед, обходя череду священных мест — площадь Павших борцов, зал Воинской славы и многие другие, — пока не доберутся до подножия Родины-матери. И срезать нигде нельзя! Тут, в этом степном краю, половцы — тюркское племя — обычно воздвигали над своими могильными курганами каменные статуи, так называемые «каменные бабы», которые служили как памятником мертвым, так и предупреждением расхитителям гробниц.
Я прошел за одной хромой старухой в Пантеон Славы. Носки ее стоптанных туфель были разрезаны, чтобы не так давили на мозоли. Она тащилась вперед, одетая в плащ, уцепившись за руку более молодой спутницы. Старуха постаралась придать себе вид попраздничнее, надела красный шарф с блестками. Щеки ее были покрыты спекшейся белой пудрой, по ним струились слезы. Когда она пересекала площадь Скорби, плащ ее распахнулся, открыв белую блузку, увешанную медалями.
В три часа в городском планетарии мы посмотрели фильм о битве, составленный из немецких и советских кинопленок и украшенный грандиозными деталями. Предполагалось, что фильм будет резко антинемецким, и немцев предупредили, что слабонервным лучше не ходить.
Могло быть гораздо хуже. Создатели фильма ни разу не опустились до насмешек или сатиры, а в раздирающих сердце кадрах, где расстреливали немецких пленных, чувствовалось, что авторы, по крайней мере, не превозносят победу Советского Союза — скорее, демонстрируют полную бессмысленность войны.
Тем вечером, когда мы направлялись к Волго-Дону, я сидел в баре рядом с одним из офицеров бронетанковой дивизии, который, печально созерцая двойную порцию грузинского коньяка, сказал: «Тяжелый день выдался для нас, немцев».
Путешествие подходило к концу. Когда мы вплывали в Ростов-на-Дону, стояло солнечное, серебристое утро.
На мелководье бригада рыбаков вытаскивала невод. В надувной резиновой лодке загорал старик. Гудели буксиры, кран разгружал ящики с океанского корабля.
Вдоль набережной стояли старые кирпичные склады; за ними город уступами поднимался к собору с луковкой на холме. Вдоль набережной тянулись клумбы с сальвиями, цветом напоминающими советский флаг, ждущими, когда их прихватит первый осенний мороз.
Тем временем на берегу из автобуса высыпал казачий танцевальный ансамбль — все участники были не старше двенадцати лет — и устроил конкурирующее представление. Двое мальчиков держали полотнище с надписью «Дружба» на всевозможных языках, от латышского до португальского; девочки, похожие на барабанщиц в своих киверах и алых куртках, резво перебирали ногами среди кружащейся листвы.
В сотне ярдов от нас стоял памятник Максиму Горькому. Ростов оказался городом тенистых, обсаженных деревьями проспектов, без зазрения совести отданных под частную коммерцию.
Милиционеры обоего пола расхаживали по уличным рынкам с видом добродушно-снисходительным, а тем временем армяне торговались с русскими, казаки — с армянами, кошельки вспухали от рублей, а горы баклажанов, хурмы и подержанной мебели мало-помалу уменьшались.
Старенькая бабушка дала мне пучок бергамота, и я ушел, нюхая его. Я отправился в музей; по пути до меня донесся запах козьего жира, поднимавшийся от маслобоек и черпаков в перестроенной казацкой хате. В части, посвященной году, висел портрет В. Орлова-Денисова, генерал-адъютанта, которого Толстой взял в качестве прототипа своего картавого персонажа в «Войне и мире». Была там и английская репродукция под названием «Лиса-Наполеон — ату его! Слышу я казацкий зов, Знать, меня разнюхали, Надо делать ноги разом, А не то поймают.
Этим вечером, последним из проведенных в России, после наступления темноты я прогулялся вниз по холму, по старым купеческим кварталам, и увидел хрустальную люстру, горящую в комнате наверху. Стены были покрыты полинявшим красным плюшем, на одной висело полотно в золоченой раме с изображением гор и реки. Я стоял под уличным фонарем, пытаясь представить себе обитателя этой комнаты. На тротуаре девочки в белых носках играли в классики. Двое моряков в бескозырках, сдвинутых на затылок, вышли из тира и уселись на тротуар, выкурить напополам последнюю сигарету.
Потом к окну подошла старуха в сером платке. Она посмотрела на меня. Я помахал. Она улыбнулась, помахала в ответ и задернула штору. У подножия лестницы я миновал Максима Горького, глядевшего со своего пьедестала туда, где за тихим Доном лежали равнины Азии. Каждое утро, ровно в восемь, из громкоговорителя раздавался повелительный голос: «Meine Damen und Herren…» — и объявлял распорядок дневных мероприятий.
Я спросил капитана, сколько лет этому суденышку. Сборник текстов британского писателя и искусствоведа, посвященные искусству и окружающей его арт-индустрии. По Волге проходит кочевническая граница современной Европы, подобно тому как варварская граница Римской империи проходила по Рейну с Дунаем.
Стоило Ивану Грозному перейти Волгу, как он заставил Россию двинуться на Восток, и это расширение территории все продолжалось, пока колонисты царских времен не встретились с американцами на реке Русской в Северной Калифорнии. Это, как признался гид, некогда был особняк миллионера.
Теперь тут магазин технической книги. Услышав о смерти брата, юный Володя, согласно легенде, с полным хладнокровием сказал: «Мы пойдем другим путем». На последнем снимке, сделанном в его ужасном, в стиле ар-нуво доме на улице Качалова перед самой смертью отравление?
У входа в мечеть стояла пара старых ботинок. Внутри было темновато, вечернее солнце, протискиваясь через окно с цветным стеклом, оставляло на ковре красные пятна. Старик в каракулевой шапке стоял на коленях, обратившись лицом к Мекке, и молился. На верхушке минарета — над этим самым северным форпостом ислама, лежащим на широте Эдинбурга, — посверкивал золотой полумесяц.
В конце рабыня, которую тоже следовало принести в жертву, отдается каждому из воинов. Как писал Эдмунд Уилсон, приезжавший сюда в м, чтобы собирать материал для своей книги «На Финляндский вокзал», путешественнику легко могло показаться, будто он и не покидал Конкорд или Бостон.
В нескольких домах от ленинского я видел наглухо запертую лютеранскую церковь. На мой взгляд, это место скорее напоминало Огайо. В году, когда Володя Ульянов учился в седьмом классе, директором симбирской гимназии был Федор Керенский, чей сын Александр впоследствии стал пылким адвокатом, считавшим своим долгом спасение страны, — «этот болван Керенский», свергнувший царя и свергнутый, в свою очередь, Лениным.
Дойдя до реки, я взошел на борт одного из дебаркадеров: это была своего рода плавучая гостиница, выкрашенная в зеленоватый, льдистый цвет, словно Зимний дворец; в царские времена здесь, в каютах наверху, путешественники могли поесть, отдохнуть или завести мимолетный роман в ожидании парохода.
На скамейке у заколоченного киоска жевал булку человек без пальцев. Он был летчиком-наблюдателем на «юнкерсе». В свое время ему приходилось бомбить несколько мест, лежащих у нас на пути, и теперь он вернулся сюда, полный духа Kameradschaft. Стоял ужасный холод. Солнце на горизонте походило на мяч. Ворота последнего шлюза отворились, и мы двинулись по дорожке золотого света. Вдали Волга сжималась до размеров реки. На западном берегу был песчаный пляж и полоса тополей; на восточном — цепочка рыбацких хижин и лодок, вытащенных на сушу.
Мы обогнули излучину и увидели Жигулевские горы, единственные холмы в этих краях, некогда — прибежище бандитов и революционеров. Склоны их поросли березой и сосной; а что за названия: Молодецкий курган, Девья гора, Два брата…. Средняя температура зимой 18 градусов ниже нуля. Машины сходят с конвейера в среднем по в день. Средний возраст рабочих — двадцать семь лет.
Среднее количество браков — в год. Почти у каждой пары есть квартира и машина, а разводов очень мало. В силу советских мер безопасности шлюзы не были обозначены на карте Волги, пришпиленной к доске объявлений на теплоходе.
В результате водохранилища и реки походили на связку сосисок. Переходя болотистый участок, я подумал: «Это то место в очерке Тургенева, где рассказчик с собакой переходят болотистый участок и из—под ног у них взлетает вальдшнеп».
Я сделал шаг или два вперед — и вот он, вальдшнеп, взлетел! В Казани, откуда мы уплыли всего четыре дня назад, в разгар бабьего лета, теперь было четыре градуса мороза. Степан или Стенька Разин, сын зажиточного казака из донской станицы, считал, что казацкий обычай делить награбленное поровну должно соблюдать любое правительство.
Он полагал, что такие же уравнивающие методы должны распространяться и на саму царскую власть в России. Медленно шагая строем, вперед вышел отряд юных пионеров: мальчики в защитной форме, девочки в белых пластмассовых сандалиях, за ушами — белые тюлевые банты.
Все вытянулись по стойке смирно. Церемонию возложения провели торговец ромом и школьный учитель, оба — оставшиеся в живых участники битвы.
Щеки их были мокры от слез; военные вдовы, уже который день собиравшиеся с духом перед этим испытанием, сморкались в платки или просто стояли с видом потерянным и несчастным, вцепившись в свои сумочки. Я стоял на площади и понимал, что до реки можно, если постараться, добросить камушком, — и все—таки, несмотря на истерические вопли Гитлера, несмотря на все танки, самолеты и живую силу, немцы так и не смогли до нее дойти.
Русские сражались под лозунгом «Ни шагу назад». Вероятно, этим всё и объяснялось. Леонид Брежнев открыл мемориал на Мамаевом кургане со словами: «Камни живут дольше, чем люди…» Тем не менее монументы были сделаны из железобетона; фон Ф. Я никак не мог отделаться от ощущения, что Родина-мать — символ Азии, предупреждение Западу, чтобы и не пытался пересечь Волгу, чтобы не смел и ногой ступить в самое сердце страны.
Атмосфера там была зловещая, религиозная — так и подмывало на сарказм; однако толпы людей с выражением восторга и почтения на лицах к сарказму вовсе не располагали. Кто-то указал на раскосую женщину с хозяйственной сумкой и спросил: «Откуда тут взялись вьетнамцы?
Коренные местные жители». Калмыки живут за рекой, в своей собственной республике. Это был последний из монгольских народов, прискакавших в Европу и осевших тут.
Они до сих пор поклоняются далай-ламе. У одного калмыцкого мальчика был очень колоритный вид: блестящие черные волосы разлетаются, к заднему сиденью мотоцикла привязана обезьянка. Понравился материал? Расскажи другим. Все новости и мероприятия издательства. Почтовая рассылка. Мы используем Cookie!
