Картины современных японских художников, Миры Ямагути Акиры: новое искусство, вдохновлённое красотой старины
Мураками является основателем и президентом компании«Kaikai Kiki Co», где трудится более двухсот сотрудников. Его картины изображают послевоенное общество Японии и выражают его отношение к нему и на вид кажутся безобидными. Но они открывают в японском искусстве прежде всего нечто свое. Пикник «Афиши». Хакуин Экаку.
Через два года музей, с года размещавшийся в районе Нихомбаси, переехал в Хироо, где находится по сей день. Экстерьер музея гармонирует с атмосферой этого тихого района столицы. Кафе в холле музея стало любимым местом отдыха горожан.
В музее оборудована безбарьерная среда. Все детали интерьера, включая материал пола и стен и освещение, подобраны таким образом, чтобы показать все достоинства полотен. Картины рисуют на шёлке или бумаге васи с помощью чернил суми , краски гофун белый пигмент, получаемый из истолчённых раковин и других натуральных минеральных красок, поэтому они очень нежные и легко повреждаются.
Полотна неустойчивы к яркому свету, поэтому мы поддерживаем надлежащий уровень освещения, обеспечивающий оптимальную сохранность картин. Сочетая несколько источников освещения, мы стараемся продемонстрировать посетителям особенности картин и их палитру во всей красе». Ямадзаки часто появляется на публике в кимоно.
Рост популярности Ито Дзякутю, гениального художника эпохи Эдо, и виртуоза середины XIX века Каванабэ Кёсай, способствует повышению интереса к жанру японской живописи в целом. Большинство лучших художников нихонга по-прежнему неизвестны широкой публике, однако, по словам Ямадзаки, ситуация меняется: «Раньше люди ходили в основном на выставки западных художников.
Однако в последнее время на фоне популярности таких мастеров, как Дзякутю и Кёсай, наблюдается рост интереса к японскому искусству.
Это может быть признаком изменений в обществе — на смену эпохе увлечения западным искусством приходит время переосмысления национальной культуры. Чтобы люди приходили в наш музей снова и снова, нужны выставки, способные привлечь посетителей всех поколений.
Жанр нихонга почти неизвестен молодёжи, в том числе потому, что его мало изучают в школе. Картины нихонга помогают глубже ощущать смену сезонов года и красоту природы, поэтому мне бы хотелось, чтобы они вошли в нашу жизнь, а не оставались далёким и недоступным жанром». Музей Яматанэ много делает для привлечения молодёжи — выпускает сувениры, проводит тематические мероприятия, ведёт странички в соцсетях.
В меню музейного кафе представлены тематические блюда — оригинальные сладости вагаси , украшенные цветами, фруктами или изображениями животных по мотивам текущей экспозиции. Выпить чашку чая с друзьями, заодно взглянуть на коллекцию и влюбиться в один из шедевров…». В последнее время музей выпускает тематические сувениры и сладости в рамках совместного проекта с популярной серией видеоигр и аниме «Мэйдзи Токио Рэнка».
Проект популярен среди молодёжи. Один из пользователей Твиттера отметил: «Я восхищён картинами Тайкана и Хисиды. Вряд ли я встретил их в повседневной жизни.
Совместный проект с «Мэйдзи Токио Рэнка» открыл мне мир этих картин». Значки из серии совместного проекта с «Мэйдзи Токио Рэнка». Сохранность ценной коллекции — ещё одна значимая миссия Ямадзаки.
Картины из натуральной бумаги и минеральных красок очень хрупкие и требовательны к условиям хранения. Соблюдать баланс очень трудно. Я стараюсь обеспечивать оптимальные условия на выставке и вовремя реставрировать повреждённые работы». Ещё одно направление работы музея — открытие и развитие молодых талантов. В году возобновился конкурс Премии искусств музея Яматанэ, проводившийся с по годы.
В году состоялась вторая выставка «Нихонга Seeds» для художников младше 45 лет. Среди конкурсных работ встречались удивительные по креативности и выразительности картины. Мы намерены проводить подобные выставки раз в три года, чтобы поддерживать молодых художников». Многие участники конкурса представили картины, сочетающие традиционную и современную технику.
Многие из лучших работ соблюдали ключевые принципы нихонга , но использовали новые, современные стили и методы. Это типичное явление в истории искусства — традиции обновляются, появляются новые методы, идущие в ногу со временем. Я не считаю, что мы утрачиваем традиции. Мы стали свидетелями формирования нового стиля нихонга ».
Помимо помощи молодым талантам, ответственным за развитие жанра нихонга в будущем, Ямадзаки стремится привлечь в музей иностранных посетителей, чтобы познакомить их с коллекцией Яматанэ. Их очарование невозможно передать с помощью репродукций. Чтобы зафиксировать минеральные краски на бумаге или шёлке, используется специальный крупнозернистый клей никава , поэтому поверхность картины выглядит неровной и блестит.
Надеюсь, что иностранные туристы будут посещать наш музей и приобщаться к уникальному мира нихонга ». Музей Яматанэ уже провёл несколько выставок, направленных на привлечение иностранных посетителей.
Например, экспозиция «Кавай в японской культуре» , посвящённая популярной за рубежом концепции «культуры каваий» , знакомила посетителей с примерами каваий в произведениях начиная с эпохи Муромати вплоть до наших дней. Недавняя выставка «Разгадка нихонга с помощью цвета: синий цвет в творчестве Кайи и красный цвет в творчестве Гэнсо» делает акцент на типичной для стиля нихонга палитре красок.
На экспозиции представлены и горные породы, используемые для производства натурального пигмента. Это помогает понять посетителям уникальность картин, выполненных из природных материалов. По словам Ямадзаки, в преддверии Олимпиады Токио она намерена расширить доступ к информации для иностранных туристов. Надеюсь, что туристы будут посещать не только общеизвестные места, но и сумеют открыть для себя малоизвестные за рубежом картины, создаваемые на протяжении последних лет».
Ямадзаки унаследовала пост директора музея в третьем поколении, вслед за своим дедом и отцом. Ей многое предстоит сделать для того, чтобы донести до нового поколения красоту живописи нихонга. Home Люди Нихонга: новая жизнь классической японской живописи. Нихонга: новая жизнь классической японской живописи Общество Культура У истоков коллекции музея В Японии многие художественные музеи созданы на основе частных коллекций крупных бизнесменов — музей Идэмицу, музей Мицуи, музей Нэдзу, музей Сантори.
Их предположения ни разу не оправдались». Парадоксально, но, несмотря на все остроумные колкости, советские художники навещали Окамото в его мастерской в Японии.
Так, трое, Андрей Мыльников, Юркунас Витаутас и Лео Лангинен, после встречи с ним, писали, что его творчество весьма интересно и советским художникам необходимо установить с ним дружественные отношения, к которым сам художник был настроен положительно. Были даже планы с японской стороны отправить Окамото Таро с группой журналистов из Асахи в СССР в году и сделать документальный фильм, посвященный искусству средней Азии, чтобы познакомить зрителей с местными памятниками.
Но по какой-то причине, несмотря на заготовленную программу пребывания, дело так и не дошло до реализации. Доставалось и тем, кто поначалу мог быть в фаворе, а затем все же ниспровергался. Знаменитый ксилограф Онти Косиро был очень популярен в среде советских искусствоведов, все ценили его мастерство в области реалистической гравюры, пока в послевоенное время в свои работы он не стал привносить абстрактные элементы.
И вот тогда все посчитали, что художник принес ценность своих ранних работ в жертву космополитическому авангардизму, что сделало его декоративным. Предполагали даже, что сам-то художник на самом деле сопротивляется, что где-то внутри и ему это очень не нравится.
Нечто подобное случилось и с любимцами советской публики Маруки, когда они в середине х годов вышли из Компартии Японии, не согласившись с линией партии по вопросам ядерного разоружения, а потом в году и вовсе отправились в США, где убедились, что на самом-то деле ничего страшного там нет — поэтому в дальнейшем появились циклы работ, посвященные разным темам: от Освенцима до нанкинской резни и американских узников войны.
По этой причине с х и по конец х из Маруки ничего нового нельзя было встретить: на выставках показывались одни и те же работы, их перестали приглашать, в журналах писалось только про панно «Хиросима», наступил негласный запрет.
Сложнее было оценивать абстрактную каллиграфию в лице Бокудзин-кай или художницы Синода Токо, потому что они вроде и наши, то есть про традиции и понятную культуру, а вроде и с американским акцентом, то есть абстрактные. Но и этот японский Брайтон-Бич в итоге не прошел проверку: близость каллиграфии к традиционной культуре — это, конечно, хорошо, но больших идеалов нет, все они якобы слуги международных школ абстракционизма и преисполнены тревожной непонятностью и мистической надломленностью.
А где же знаменитая послевоенная группа Гутай? От нее остался только Сирага Кацуо, который упоминается в статье под лирическим названием «Роль искусства в превращении человека в обезьяну». В ней утверждается, что писалась она лапой, что это нерукотворное творение. Подобные всполохи сознания есть и в книге «На японских островах» журналиста Маевского: «Вот художник, расстелив на полу лист бумаги и подвернув до колен брюки, рисует картину ногами, скользя на краске словно на коньках.
Особенность советского искусствознания заключалась не только в клишированной критике конкретных авторов — вариативность формулировок исчерпала себя еще к началу х, но куда удобнее было воспроизводить те же модели на безымянных авторах и их работах.
Рассказы о вылазках в Японию журналистов и дипломатов всегда состояли из историй о посещении безымянных галерей, просмотре безымянных художников и зрителях, которые не понимали работ так же, как и советские деятели. Прием был настолько распространен, что очень жалко, что авторы не знали, сколько их коллег пользуются теми же формулировками, того и гляди, перестали бы.
В книге Виктора Хмары «Катюша с острова Хонсю» в главе с заманчивым названием «Зал кошмарных снов» автор находит двух школьниц, у которых интересуется, что же им понравилось-то на выставке абстрактного искусства.
Вторая дополняет образ: «Это как кроссворд марсиан: сколько ни гадай, все равно не отгадаешь». Другой пример есть в книге Ильи Фонякова «Восточнее Востока»: «У входа нам навстречу бросилась пожилая служительница музейных залов и долго еще шла за нами по пятам, заглядывая в глаза в поисках взаимопонимания. Важно было не только раскритиковать, но и на контрасте показать выигрышное положение советского искусства, что абстрактное не нужно никому, а вот советское — это уже совсем другое дело.
Залы Пятой Международной выставки графики как в Токио, так и в Киото почти всегда были безлюдны; не будет преувеличением сказать, что интерес к ней был минимальным Выставки абстрактного искусства, даже если они проводятся бесплатно, собирают всегда очень незначительную аудиторию». Вообще, атрибуция работ к тем или иным направлениям для советских искусствоведов была задачей непосильной, но какая разница, когда эти работы никто не видел — в этом кроется одна существенная деталь: чаще всего негативно писали про те работы, которые даже не сопровождались иллюстрациями а чем темнее ночь, тем страшнее в ней звери.
Так, Ёсихара Дзиро из Гутай, Аракава Сюсаку концептуалист и архитектор , Томио Мики обсессивно делавший скульптуры ушных раковин становились представителями поп-арта — диагнозы выписывались быстро, а детали были неважны. Конечно, были случаи и проникновения крамольного искусства и его создателей. Сохранилась фотография, на которой как раз-таки перед этим полотном стоят Никита Сергеевич и Микоян, первый — с ухмылкой, второй — затылком».
Положительных примеров описания практически не было, но попадались группы, наподобие Computer Technique Group, про которые писали, что они занимаются компьютерным искусством. Правда, это рассматривалось исключительно в контексте технологий, без какого-либо намека на искусство. Другие же лазейки касались в основном плакатистов Таданори Ёкоо и Фукуда Сигэо — их работы всегда можно было увидеть на международных графических биеннале в советских республиках. А вот вылазок в Японию не было.
Так, к примеру, Марк Шагал в начале х пишет письмо в Министерство культуры СССР с просьбой выдать ряд своих работ для его выставки в Токио, на что он получает ответ от директора Третьяковки Поликарпа Лебедева: «Государственная Третьяковская галерея исходит при этом из тех соображений, что задачей советских музеев в деле пропаганды искусства является и за пределами СССР пропаганда реалистического искусства как искусства высоких реалистических традиций.
Творчество М. Шагала не может поддержать чести русского искусства, ибо основано на принципах антиреализма». Только на излете Советского Союза — словно пелена спала перед тем, как опуститься вновь, — все получило высвобождение.
Неожиданно все те же специалисты начали писать об абстрактном, и вот это уже все описывается не как буржуазные огрызки, насаженные США, а как гениальные заимствования извне.
Бокудзин-кай — это уже не бездуховное, а интереснейшее явление в современном искусстве. А Ай-о — уже не представитель поп-арта с Венецианской биеннале, который глупо окрашивает все предметы в цвета радуги, а любопытный художник, создающий гигантские инсталляции на Эйфелевой башне.
Советские авторы в период поздней перестройки скорее будут приятно поражаться такой вот новинке, а не злорадно хихикать. И хотя японское искусство сбросило оковы цензуры, но взамен этому сразу же появился и другой барьер — все несерьезное и жалкое модернистское искусство стало в один момент серьезным и труднодоступным современным. Вместе с тем конец х — это не только прорыв в словотворчестве, но проникновение мельчайших ручейков японского искусства в поздний СССР.
